«Тонкая психология», анализ рассказа Тэффи

Ранние публикации и инсценировка

Рассказ опубликован в 1911 году в двухтомнике избранных рассказов (Тэффи. Юмористические рассказы. Кн. 2. Спб.: Шиповник, на обложке заглавие «Человекообразные»). Инсценировка опубликована в сборнике: Тэффи. Восемь миниатюр. СПб., 1913; впервые была поставлена в октябре 1912 года в Литейном театре С.-Петербурга. В дальнейшем постановки неоднократно возобновлялись. Критика отмечала, что «типы пустых праздношатающихся в жизни, в чувствах схвачены превосходно – и внешне – актёрами и – внутренно, по существу, – автором» (Театр и искусство. 1915. № 42. С. 769).

Жанр и литературное направление

Создавая классические новеллы, в которых сюжетное напряжение постепенно нагнетается, а кульминация – пик напряжения – близка к неожиданной развязке, Тэффи вместе с тем неуклонно следует тем традициям, которые сложились в журнальной юмористике ещё в 80-е годы ХІХ столетия. Её образы типичны, шутки злы, чаще это скорее всё-таки не юмор, а сатира в традициях раннего Чехова, а то и позднего Щедрина.

Тема, проблема, сюжет, персонажи

Тема сатирической новеллы «Тонкая психология» – современный, сильно опошленный тип Дон-Жуана «в действии» и сравнение двух точек зрения на ситуацию неудавшегося обольщения: точки зрения мужского персонажа с взглядом на ту же ситуацию самих женщин – героини и автора новеллы.

Главный герой новеллы пан Гуслинский – «коммивояжёр по профессии, но по призванию Дон-Жуан чистейшей воды. Развозя по всем городам Российской империи образцы оптических стёкол, он, в сущности, заботился только об одном — как бы сокрушить на своём пути побольше сердец. Для этого святого дела он не щадил ни времени, ни труда, зачастую без всякой для себя выгоды или удовольствия».

Здесь с самого начала – «чистейшей воды» ирония: её не может не почувствовать читатель, даже если он ещё не подозревает, что в описываемом случае пан Гуслинский отнюдь не сможет «преспокойно» (его слово-паразит) преуспеть «в святом деле сокрушения сердец». И таким образом читатель заранее, ещё в экспозиции новеллы, предупреждён, что случай «без выгоды или удовольствия» для пана Гуслинского является типичным, т. е. что не такой уж он и удачливый Дон-Жуан. Это важно, поскольку в финале мы будем иметь дело не со случайной осечкой, а с проявлением некоего протофеминистического феномена. То, в чём этот феномен собственно состоит, можно считать проблемой данной новеллы – проблемой как для героя, с которой он всё чаще сталкивается на своём «пути Дон-Жуана», так и для читателя или читательницы новеллы, поскольку для человека начала ХХ века являются сенсационной социально-психологической новостью и те взгляды, которые позже будут названы феминистическими, и сама «феминистическая» сюжетная ситуация.

Пан Гуслинский – олицетворённая пошлость, и пошлость пана Гуслинского типична для конца ХІХ – начала ХХ века, это пошлость отношения к женщинам чеховского Гурова из «Дамы с собачкой» (не случайно совпадение первых букв в фамилиях персонажей Тэффи и Чехова), который «о женщинах отзывался почти всегда дурно, и когда в его присутствии говорили о них, то он называл их так:

- Низшая раса!»

Этот «расизм» (сегодня сказали бы «сексизм») в высшей степени присущ и Гуслинскому, который ещё к тому же, в отличие от Гурова, обделён интеллектом и потому в ХХ веке обречён быть именно неудачливым Дон-Жуаном – опять-таки в отличие от Гурова, Дон-Жуана раскаявшегося (в финале «Дамы с собачкой»).

Самое интересное, что мы практически ничего не знаем об объекте неудавшегося обольщения; в сущности, мы её и не видим: мелькнула на перроне – закрылась книжкой – с головой укрылась пледом. Это просто обычная, но – что важно – современная женщина: путешествует одна по каким-то своим делам, ни от кого не зависит, ни на кого не обращает внимания.

Мастерство новеллистической композиции

Искусно выстроенная новеллистическая композиция обусловлена заведомой нелепостью и абсурдностью поведения главного героя. Самообольщение насчёт «донжуанства» в экспозиции новеллы немедленно наталкивается на новую проблему – выбор стратегии «донжуанского» поведения в отношении замеченной ещё на перроне привлекательной попутчицы. Выбор как самого объекта («Судьба дамы была решена», – иронично сообщает автор), так и соответствующей стратегии – является завязкой сюжета.

Читатель до самого финала не должен догадаться, что «тонкая психология», вынесенная в заглавие новеллы и пущенная в ход паном Гуслинским («обольщение» матери путём «обольщения» сына), основана на ложной предпосылке («объект обольщения» вовсе не является матерью «толстощёкого двенадцатилетнего кадетика»).

Развитие действия состоит в реализации избранной героем стратегии и проходит в три этапа.

  1. Купил на полустанке пару яблок и подал в окно кадету.

  2. Пересел в купе, занятое «мамашей» с «сыном»: «У меня там такая теснота! Можете себе представить — я пошёл на станцию покушать, возвращаюсь, а моё место преспокойно занято. Может быть, разрешите? Я здесь устроюсь рядом с молодым человеком, хе-хе!

Дама пожала плечом.

— Пожалуйста! Мне-то что!

И, вынув книжку, стала читать».

  1. Повёл «сына» ужинать во время продолжительной стоянки на большой станции («Этот жирный парень объел меня на три рубля шестьдесят копеек»).

Затем, после трёх этапов развития действия, с неумолимой новеллистической логикой наступает кульминация: «Проснувшись на рассвете, вдруг заметил, что поезд стоит, а мамаша куда-то пропала. Встревоженный Гуслинский высвободился из-под кадетовых ног и высунулся в окно. Что такое? Она стоит на платформе и около неё чемодан… Что такое? Бьёт третий звонок».

И затем следует развязка: разбуженный «сын» говорит, что дама-попутчица – вовсе не его мать.

«— А как же… а эта дама? Мы же её называли мамашей, или я преспокойно сошёл с ума! А?

— Гм… — хныкал кадет. — Я не называл! Я её не знаю! Это вы называли. Я думал, что она ваша мамаша, что вы её так называете… Я не виноват… И не надо мне ваших яблок, не на-а-да…»

Сделав свой вывод с неподражаемо «женской» логикой («Выйдет из вас шулер, когда подрастёте»), пан Гуслинский, «хлопнув дверью, вышел на площадку».

По писателю: Тэффи