«Гроза», анализ рассказа Набокова

История создания

Рассказ Набокова «Гроза» был написан во второй половине 20-х гг. и вошёл в сборник ранних рассказов «Возвращение Чорба». Рассказы были опубликованы под псевдонимом Сирин в 1930 г. в Берлине.

Литературное направление и жанр

Рассказы раннего Набокова, как считают, были своеобразной платформой для оттачивания его писательского мастерства и не вызвали такого же восторга критики, как его романы. Рассказы, являющиеся по сути своей модернистскими, считаются более близкими к реализму, чем большая проза Набокова. Но оба эти утверждения не находят подтверждения в рассказе «Гроза». Это типично модернистский рассказ, в котором мифологическое переплетается с реальным, создавая причудливую зыбкую вязь из подтекстов и аллюзий. Читатель не получает объективной точки зрения на происходящее и вынужден стать частью авторской игры в шарады.

Тема, основная мысль и проблематика

Тема рассказа заявлена в названии. Несмотря на то что рассказ воспринимается как шалость автора, как ирония по отношению к любой мифологии и лёгкая над ней издёвка, в произведении поднимается важнейшая философская и эстетическая проблема - рождение и смерть мифа. Молодой Набоков открывает, что человечество живёт в переплетённых между собой и с реальностью обрывках мифов, почти никогда не осознавая этого. Ведь и герой не знает, что с ним происходит в реальности, а что – видение, и читатель не знает, проснулся ли герой во время грозы, или встреча с Ильёй ему приснилось.

Основная мысль связана с фразами Ильи, обращёнными к герою. Встретив героя, он сразу признаёт в нём Елисея: «Ты, Елисей?» - а потом мягко приказывает отыскать колесо. Уходя на небо, Илья велит Елисею-герою отвернуться, «словно что-то вспомнив». Таким образом, Илья, пересекая границы мифа или реальности, остаётся самим собой, действует по мифологической схеме, формуле. А глубокая мысль автора заключена в единстве всего пласта человеческой культуры и единении всего человечества в этой культуре.

Сюжет и композиция

Сюжет рассказа подобен сюжету лирического произведения. Во внешнем мире не происходит почти ничего: начинается и заканчивается гроза. Это происходит ночью. Остальные события рассказа (встреча с потерявшим колесо громовержцем, помощь ему в поиске колеса) плохо соотносятся с реальностью и становятся отражением внутреннего мира героя.

Но в рассказе невозможна однозначная, «правильная» трактовка происходящего. Любой анализ рассказа будет субъективным и неполным. Мифологический мир рядом - это часть земного, реального мира, которую герою удалось увидеть? Или мифологический мир – плод воображения героя, находящегося, как бы мы сейчас сказали, в состоянии изменённого сознания? Или герой просто спит? Читатель может предполагать, что задумал писатель, погружаясь в мир образов рассказа. Но Набоков, оттачивающий свой слог и работающий с каждым словом, скорее всего, сам стремился к двусмысленности и неопределённости.

Рассказ начинается с поэтического пейзажа. Первое предложение ритмически похоже на начало стихотворения. Предгрозовой пейзаж наполнен запахами (буйным благоуханьем цветущей липы), звуками (ветер, хлопающие ставни окон, глухая груда грома), цветами (тусклая темнота, янтарные провалы, чёрная стена, тёмно-лиловое небо), формами и объёмами (туманные громады, звёздный просвет, глубокий двор, провалы, тени рук и волос). Пейзаж динамичен. В движении находятся, улетают даже рамы окон.

С первого абзаца читатель готовится к вторжению в реальность мистического и мифологического. Над железным ставнем парикмахерской оказывается висячий щит, золотое блюдо. Это погружение в античный мир, аллюзия на золотой щит Агамемнона. Во втором абзаце появляется христианский мотив: «Рубашки, распятые на светлых верёвках».

Двор в рассказе становится ареной мистических событий, не переставая быть обычным двором, где растут кусты сирени, «взлетают печальным лаем» голоса старьёвщиков, рыдает искалеченная скрипка. Двор становится античным театром, где на песню белокурой нищенки из окон свешиваются горничные, нагибая голые шеи. Этот взгляд сверху (только так увидишь голую шею) делает рассказчика творцом нового мифа, в котором он сам оказывается.

Мистика в рассказе начинается с момента, когда герой просыпается в разгар грозы. Грохот ломает небо, даже воздух становится неземным, а сердце героя «звенит, как стекло». Читателя поражает перемена, случившаяся со спустившимся на землю Ильёй. Он с нетерпением ждёт, когда жалкий старик снова полезет на небо со своим колесом от детской коляски. В момент кульминации Илья, легко переступив с крыши на тучу, снова становится величественным, как Бог.

В развязке герой спешит поделиться увиденным с возлюбленной, хотя и понимает, что она ему не поверит. Герой вжился в миф и стал его сотворцом, он подобен женщинам, увидевшим камень на могиле Христа отодвинутым и спешащим к его последователям с этой новостью.

Герои рассказа

Герой-рассказчик напоминает лирического героя из стихотворений. Читатель ничего не знает о его жизни и занятиях, зато считывает его чувства, его душу. У героя есть возлюбленная, ею полон его краткий сон. К ней он несётся на рассвете в первом сонном трамвае в промокших клетчатых домашних туфлях и блеклом халате. Такой поступок может свидетельствовать о спутанном сознании героя (он проснулся во время грозы, его «опьянили эти синеватые содрогания») или высоком эмоциональном напряжении, катарсисе, который переживали в театре древние греки и переживает герой-рассказчик в собственном дворе, ставшем ареной мистических событий.

Другой герой – громовержец, Илья-пророк. Этот мифологический персонаж объединяет сразу все упомянутые мифологии. Он появляется как громовержец (название Зевса): «Седой исполин, с бурной бородою, закинутой ветром за плечо, в ослепительном, летучем облачении». Затем громовержец превращается в пророка Илью.

Упавший Илья встаёт грузно, его лицо темнеет, борода растрёпана, он сердито качает головой и прихрамывает.

Опускаясь всё ниже, сначала на крышу, а потом во двор, пророк всё больше «заземляется» и становится обычным сутулым тощим стариком в рясе, со смуглой лысиной, каким, наверное, был пророк Илья в земной жизни. Он кряхтит в поисках колеса, у него крупный костистый нос, с кончика которого стекает светлая капля. То есть из позиции бога герой почти мгновенно перемещается в позицию человека, да ещё и жалкого, вызывающего сочувствие или насмешку.

В противовес этому герой-рассказчик, помогая отыскать колесо, из обычного молодого человека превращается в пророка Елисея, ученика Ильи и его помощника.

Художественное своеобразие

Крошечный трёхстраничный рассказ «Гроза» одновременно напоминает стихотворения в прозе Тургенева и «Улисс» Джойса. Повествование в рассказе ведётся от первого лица, внешнее событие – толчок к погружению в собственный внутренний мир и в череду мифологических аллюзий.

Пересечение грани между высоким и низким, мифологическим и земным обозначается с помощью деталей. Когда вороные кони с гривами, подобными фиолетовому пожару (эпитет, играющий роль оксюморона), коснулись земного металла крыши, у колесницы Ильи соскочило с золотой оси колесо – «огромный огненный обод». Во дворе героя обод превращается в тонкое железное колесо от детской коляски, лежащее на куче сору. Когда Илья переступил с крыши на облако, то не только он облёкся в пламя, но и колесо, в которое стрельнуло солнце, стало золотым, громадным.

Собаки у Набокова часто знают больше людей. Так и старый пёс в конуре глядит на происходящее, как человек, и начинает лаять только после исчезновения Ильи, как бы пробуждая и включая обыденную жизнь.

Если пёс подобен человеку, то силы природы подобны живым существам. Таким образом, весь рассказ основан на олицетворениях: ветер проникает в комнату героя, он слеп и сползает в глубину двора, а затем прозревает. В рассказе герой проходит весь мифологический путь человечества от одухотворения сил природы, многобожия до иудаизма и христианства, нащупывая те вехи, которые стали значимыми в культуре.

По писателю: Набоков Владимир Владимирович