«Ангелочек», анализ рассказа Андреева

История публикации

Рассказ Леонида Андреева «Ангелочек» впервые напечатан в газете «Курьер» 25 декабря 1899 года, с посвящением Александре Михайловне Велигорской – будущей жене писателя. Рассказ датирован автором 11 – 16 ноября 1899 года.

Жанр и литературное направление

«Ангелочек», опубликованный в последний праздник Рождества, отмечавшийся в ХІХ веке, – своего рода рождественский рассказ наоборот, в котором вместо ожидаемого хорошего конца неожиданно предлагается плохой. Выделив этот рассказ из всего раннего творчества Л. Андреева, поэт-символист А. Блок в своей статье «Безвременье» (1906) не только усмотрел в нём своеобразный итог века, но и заметил некие единство и борьбу двух идейно-художественных противоположностей – реализма и символизма («декаданса») – борьбу, в результате которой верх берёт символизм. По ощущению Блока, уже в этом раннем рассказе Андреева «звучит нота, роковым образом сблизившая «реалиста» Андреева с «проклятыми» декадентами. Это нота безумия, непосредственно вытекающая из пошлости, из паучьего затишья. Мало того, это – нота, тянущаяся сквозь всю русскую литературу ХІХ века, ставшая к концу его только надорванной, пронзительной и потому – слышнее». Ведь праздник Рождества, говорит Блок, «был воспоминанием о золотом веке, высшей точкой того чувства, которое теперь уже на исходе, – чувства домашнего очага». Но постепенно «из добрых и чистых нравов русской семьи выросла необъятная серая паучиха скуки…»

Тема, персонажи, сюжет, композиция

Попытка «воспоминания о золотом веке» как последняя надежда замученных жизнью людей – тема рассказа «Ангелочек». Недаром, анализируя этот рассказ, Н. К. Михайловский, последний авторитетный критик среди идеологов реалистического направления, писал о «мимолётном виденье идеала, который умилил ожесточённое сердце мальчика и отогрел измученное сердце старика и – исчез, растаял… Страшнее этого – ничего быть не может».

Небольшой рассказ вместил в себя содержание целого романа и жизненные истории как минимум шести персонажей. Если бы автор захотел «развернуть» этот сжатый роман, то главным его героем, конечно, оказался бы не мальчик – 13-летний Сашка, а старик Иван Саввич, его отец. На самом деле этому больному чахоткой и преждевременно состарившемуся человеку вряд ли сильно за сорок, а может и нет сорока. Сюжет ненаписанного романа о нём начинается с того, как молодой, образованный, интеллигентный и амбициозный молодой человек, влюблённый в «девушку из хорошей семьи», которой он давал частные уроки, женился на забеременевшей от него дочери квартирной хозяйки. Жена родила ему Сашку. Чудовищные 13 лет их совместной жизни вместили в себя службу Ивана Саввича в статистическом бюро – последнем пристанище интеллигента-неудачника, его беспробудное пьянство и в результате тяжёлую болезнь и тоскливое умирание в мрачном углу за перегородкой, который отвела ему жена. А та ненавидит образованность, книги и всех, кто сколько-нибудь выше её по умственному развитию, в том числе мужа и сына, обзывая их статистиками и дураками, а муж её, в отместку, «ведьмой». Сын ненавидит мать, а отца презирает, но и жалеет.

«Девушка из хорошей семьи» не забыла своего старого учителя, в которого, судя по всему, и сама была в юности влюблена, хоть потом, после женитьбы Ивана, вышла за другого. «Хорошая семья» время от времени оказывает Ивану помощь: например, устраивает Сашку в гимназию, из которой неблагополучный и «неблагодарный» подросток быстро вылетает. Несмотря на это, через несколько дней после исключения из гимназии «хорошая семья» приглашает Сашку к себе на ёлку.

Обстоятельства жизни Сашки вплоть исключения из гимназии занимают одну страничку экспозиции, а о «хорошей семье» впервые упоминается в завязке:

- Сашка! А тебя Свечниковы на ёлку звали. Горничная приходила, - прошептал отец.
- Врёшь? – спросил с недоверием Сашка.
- Ей-богу. Эта ведьма нарочно ничего не говорит, а уж и куртку приготовила.

Собственно, поход Сашки к Свечниковым на ёлку, его причины и следствие и составляют сюжет рассказа.

У Свечниковых Сашка первым делом умудряется до слёз обидеть самого младшего члена «хорошей семьи», маленького Колю. Затем появляется «молодая, красивая женщина с гладко зачёсанными волосами, скрывавшими часть ушей. Это была сестра хозяйки, та самая, с которой занимался когда-то Сашкин отец». Она рекомендует Сашку хозяину дома, тому самому, который устроил его в гимназию, и просит устроить теперь хоть в ремесленное училище. Но Сашка показывает хозяину язык, так что ответ выходит странен и сух:

- Но едва ли вакансия найдётся… Впрочем, мы ещё посмотрим.

Наконец открывается дверь «в залу, где находилась ёлка». Не ожидая ничего хорошего, Сашка теперь забивается в угол, за рояль. Но здесь-то и ожидает его чудо, а читателей рассказа – кульминация:

«На обращённой к нему стороне ёлки, которая была освещена слабее других и составляла её изнанку, он увидел то, чего не хватало в картине его жизни и без чего кругом было так пусто, точно окружающие люди неживые. То был восковой ангелочек, небрежно повешенный в гуще тёмных ветвей и словно реявший по воздуху. Его прозрачные стрекозиные крылышки трепетали от падавшего на них света, и весь он казался живым и готовым улететь. Розовые ручки с изящно сделанными пальцами протягивались кверху, и за ними тянулась головка с такими же волосами, как у Коли. Но было в ней другое, чего лишено было лицо Коли и все другие лица и вещи. Лицо ангелочка не блистало радостью, не туманилось печалью, но лежала на нём печать иного чувства, не передаваемого словами, не определяемого мыслью и доступного для понимания лишь такому же чувству. Сашка не сознавал, какая тайная сила влекла его к ангелочку, но чувствовал, что он всегда знал его и всегда любил, любил больше, чем перочинный ножичек, больше, чем отца, и больше, чем всё остальное. Полный недоумения, тревоги, непонятного восторга, Сашка сложил руки у груди и шептал:
— Милый... милый ангелочек!»

И когда является хозяйка дома — «важная высокая дама с светлым ореолом седых, высоко зачёсанных волос» – Сашка буквально берёт её на приступ:

«— Дай ангелочка.
— Да нельзя же! — говорила хозяйка. — Как ты этого не понимаешь?
Но Сашка не понимал, и, когда дама повернулась к выходу, Сашка последовал за ней, бессмысленно глядя на её чёрное, шелестящее платье. В его горячечно работавшем мозгу мелькнуло воспоминание, как один гимназист его класса просил учителя поставить тройку, а когда получил отказ, стал перед учителем на колени, сложил руки ладонь к ладони, как на молитве, и заплакал. Тогда учитель рассердился, но тройку всё-таки поставил. Своевременно Сашка увековечил эпизод в карикатуре, но теперь иного средства не оставалось. Сашка дёрнул тётку за платье и, когда она обернулась, упал со стуком на колени и сложил руки вышеупомянутым способом. Но заплакать не мог.
— Да ты с ума сошел! — воскликнула седая дама и оглянулась: по счастью, в кабинете никого не было. — Что с тобой?
Стоя на коленях, со сложенными руками, Сашка с ненавистью посмотрел на неё и грубо потребовал:
— Дай ангелочка!
Глаза Сашкины, впившиеся в седую даму и ловившие на её губах первое слово, которое они произнесут, были очень нехороши, и хозяйка поспешила ответить:— Ну, дам, дам. Ах, какой ты глупый! Конечно, я дам тебе, что ты просишь, но почему ты не хочешь подождать до Нового года? Да вставай же! И никогда, — поучительно добавила седая дама, — не становись на колени: это унижает человека. На колени можно становиться только перед Богом.
«Толкуй там», — думал Сашка, стараясь опередить тётку и наступая ей на платье.
Когда она сняла игрушку, Сашка впился в неё глазами, болезненно сморщил нос и растопырил пальцы. Ему казалось, что высокая дама сломает ангелочка.
— Красивая вещь, — сказала дама, которой стало жаль изящной и, по-видимому, дорогой игрушки. — Кто это повесил её сюда? Ну, послушай, зачем эта игрушка тебе? Ведь ты такой большой, что будешь ты с нею делать?.. Вон там книги есть, с рисунками. А это я обещала Коле отдать, он так просил, — солгала она.
Терзания Сашки становились невыносимыми. Он судорожно стиснул зубы и, показалось, даже скрипнул ими. Седая дама больше всего боялась сцен и потому медленно протянула к Сашке ангелочка.
— Ну, на́ уж, на́, — с неудовольствием сказала она. — Какой настойчивый!
Обе руки Сашки, которыми он взял ангелочка, казались цепкими и напряжёнными, как две стальные пружины, но такими мягкими и осторожными, что ангелочек мог вообразить себя летящим по воздуху.
— А-ах! — вырвался продолжительный, замирающий вздох из груди Сашки, и на глазах его сверкнули две маленькие слезинки и остановились там, непривычные к свету. Медленно приближая ангелочка к своей груди, он не сводил сияющих глаз с хозяйки и улыбался тихой и кроткой улыбкой, замирая в чувстве неземной радости. Казалось, что когда нежные крылышки ангелочка прикоснутся к впалой груди Сашки, то случится что-то такое радостное, такое светлое, какого никогда ещё не происходило на печальной, грешной и страдающей земле. …И радостно улыбнулась седая, важная дама, и дрогнул сухим лицом лысый господин, и замерли в живом молчании дети, которых коснулось веяние человеческого счастья. И в этот короткий момент все заметили загадочное сходство между неуклюжим, выросшим из своего платья гимназистом и одухотворённым рукой неведомого художника личиком ангелочка. Но в следующую минуту картина резко изменилась. Съёжившись, как готовящаяся к прыжку пантера, Сашка мрачным взглядом обводил окружающих, ища того, кто осмелится отнять у него ангелочка.
— Я домой пойду, — глухо сказал Сашка, намечая путь в толпе. — К отцу».

Всё-таки именно с отцом хочет Сашка разделить своё счастье.

«— Это она дала тебе? — прошептал отец, не отводя глаз от ангелочка.
В другое время Сашка ответил бы грубым отрицанием, но теперь в душе его сам собой прозвучал ответ, и уста спокойно произнесли заведомую ложь.
— А то кто же? Конечно, она».

Ангелочек «был повешен на ниточке, прикреплённой к отдушине печки, и отчётливо рисовался на белом фоне кафелей. Так его могли видеть оба — и Сашка и отец». Упомянутая печка по соседству с восковым ангелочком, почему-то не насторожившая отца и сына (всё-таки оба были глупы – в этом Феоктиста Петровна, жена одного и мать другого, оказалась права), зато настораживает читателя, предваряя его знание развязки. И она не заставляет себя долго ждать: ведь, изобразив процесс быстрого таяния ангелочка, автор именно тут и опускает занавес – «… не потому ли, - рассуждал Н. Михайловский, - что пробуждение старика и мальчика должно оказаться страшнее всякой смерти? … В деле «страшного» есть границы, переступая которые, художник безнужно терзает нервы читателя, и всё-таки ни на волос не усиливая правды поэтического воспроизведения жизни. А г. Андрееву дорога правда».

По писателю: Андреев Леонид Николаевич